Я родилась и жила во время войны на хуторе Осиновский. Значение слова «вой­на» мы, дети, поняли тогда, когда пришли к нам немцы. Это была зима, я была у со­седей. Мы с сестрой Настей играли на печ­ке, и вдруг завалились чужие люди, замер­зшие, грязные. Но это еще были не немцы, а мадьяры. Они полезли греться на печку, а нас с Настей согнали. Я побежала в сле­зах домой, а там тоже уже хозяйничали ма­дьяры. Тащили все, что им попадало под руку. Они были голодные, злые, вырывали друг у друга все, что находили, хотя мы заранее все припрятали. Мы остались без еды, без одежды, скот весь был угнан.

Потом у нас поселился немецкий офи­цер с двумя переводчиками-чехами, кото­рые и не дали нам умереть: они потихоньку давали маме еду для нас, пятерых сестер. А старший наш брат Иван был на войне с ноября 1941 года.

Помню, как к нам забежали трое совет­ских солдат, и мама их прятала на потол­ке, а потом сестра Мария провожала их до села Теплый Колодезь, где не было нем­цев. Конечно, если бы их обнаружили, нас бы расстреляли. По прошествии многих лет мы у мамы спрашивали: «Ты не боялась?». «Некогда было бояться, - отвечала она, - надо было прятать».

Из детской памяти многое стерлось, но иные эпизоды проходят, как кадры из филь­мов, особенно один, как везли мертвых немцев на санях со шляха. Я очень испуга­лась, до сих пор помню тот страх.

У нас в вишневом саду был блиндаж. Кто его копал, не знаю, но мы в нем прятались почти все лето, особенно когда шли бои под Прохоровкой. А что там бои, мы узнали по постоянному гулу летящих самолетов и техники, идущей по шляху, который прохо­дил в трех-четырех километрах от нас. Все считали самолеты и очень переживали, что назад их возвращалось меньше. Земля содрогалась и днем, и ночью.

Однажды у нас в саду остановились наши танк и крытая машина. Солдаты спро­сили, где колодец, принесли воды и нача­ли мыться. Задымила труба кухни. К нам подошел молодой офицер, поздоровался и представился: «Лейтенант Смежко» (или Снежко, я подзабыла). После он со мной подружился, говорил, что у него такая же сестренка осталась в городе Днепропет­ровске.

Дядя Коля (так я звала лейтенанта) при­езжал к нам дважды и всегда привозил мне сахар. Когда во второй раз привез сахар, я уже знала, что он сладкий, а до этого даже понятия не имела о том, что существует сахар.

Когда солдаты уходили, дядя Коля поса­дил меня на танк, и я доехала с ним до про­улка на хутор Михайловский. Он поднял меня и сказал: «Расти, будь умницей. Буду жив - приеду, тебя проведаю, помни обо мне».

Больше его никогда не видела. Когда была на мемориале «Прохоровское поле», искала в списках его фамилию, но не на­шла. В сердце осталась надежда: возмож­но, он жив.

Утихла земля, затих гул. Поняли: что-то случилось. Вскоре пришел наш почтальон Василий Талдыкин. Он болел и не был при­зван на войну. С какой радостью принес он несколько писем от нашего Ивана и газету «Красная звезда», где писали о брате в ста­тье «Смелый воин Иван Черных». Он слу­жил в разведке и взял в плен пятерых нем­цев. От почтальона узнали, что немцев по­гнали дальше на запад.

Прошло 60 лет мирной жизни, я уже по­старела, выросли мои дети, внуки, есть и правнучка, но не забывается то страшное время, голодное и холодное.

Когда-то меня попросили в школе, где училась моя меньшая дочь, рассказать о своем детстве. Я начала говорить о том, что очень хотелось есть во время войны и в голодный 1946 год. Дети засмеялись, они не знали, что это такое - голод. И дай Бог, чтобы ни одно поколение наших людей не испытало этого.

А тем, кто спас нас и еще жив, кто рабо­тал в тылу, дай Бог здоровья и хорошей, сытой старости. Кланяемся вам до земли.

Вечный покой тем, кто остался на поле брани.

Всех - с Великой Победой!

С уважением, Е. Хмыз